...На столе неровной стопкой лежало несколько тетрадных листков, исписанных мелким почерком. На верхнем имелось заглавие: «О всеобъемлющей любви». Ниже в скобках уточнялось: «Как любить всех женщин и не желать их». Указан год: «1972».

Листки были исписаны одним молодым человеком вчера, но уже сегодня вечером некая девушка Луиза будет просматривать трактат «О всеобъемлющей любви» и вслух возмущаться, сидя на диване в этой избе на окраине города.

Семь утра. На листках ещё досыхают чернила, и день сложится для молодого человека не таким, каким мог быть без этих размашистых строчек: воистину в начале было Слово! Он проснулся и подумал, что всё ещё этот многодневный дождь, и это хорошо...

...Они шутили. Я не обижался, это мои друзья, мы знакомы тысячу лет, и смеялся вместе с ними. Но только наполовину.

Потому что часть меня знала: в этот раз всё иначе. Я не просто читаю этот дневник, я вхожу в чей-то мир. В её мир. И впервые за долгое время чувствую, что меня там ждут.

Я вышел из бара и будто весь шум, смех и свет остались там, за стеклом, как в аквариуме. Воздух был холодным, город – как-то непривычно тихим. Я шёл по Литейному, слушая, как гулко откликаются шаги, и вдруг поймал себя на мысли: а может, дело не в том, что они смеются… а в том, что я начал слышать другие вещи?

Раньше я думал, что связь с прошлым – просто красивая метафора. Но с тех пор, как я читаю дневник Анны, что-то в мире стало другим. Вокруг меня больше тишины, больше пауз. И во всех этих паузах существует она...

Есть стародавняя – доосманских времён – легенда о том, что некогда на чёрной горе Ловчен, на самом Штировнике, стояла белая кузня под открытым небом. В ней работали двое Новцаковичей – отец Здар и сын Мраче. Они чеканили монеты из меди и серебра. Когда ветер дул с гор, за молот брался младший Новцакович. Он легко и весело ковал серебряные деньги для покупки ветра, несущего корабли в дальние страны и неизведанные земли. Если ж ветер дул с моря, за дело брался угрюмый Здар, что молча и сосредоточенно чеканил монеты медные, необходимые любому путешественнику для скорейшего возвращения домой.

Одно время серебра стало слишком много, потому что пришли тучные времена, а знатные мореплаватели и отчаянные пираты начали вдруг стесняться платить за хорошую работу медной рудой. Белый же металл при чеканке начал радостно петь, и каждая монета из него выходила блестящей и звонкой. Такие деньги любили и многочисленные теперь заказчики, и попутные ветра, спускающиеся по отрогам к предгорьям, в ослепительно красивую Боку Акрувиум. Так что Мраче почти никогда не сидел без дела. За три быстрых года сколотил он приличное состояние.

Щедрые времена, как водится, быстро прошли. Медь снова вошла в цену. Сын тайком оставил отца, спустился со святой горы Ловчен к морю, и, сев в Катарро на первое же отходящее от пристани судно, покинул родную землю, которую отныне больше видеть не желал. Потому ни одной медной монеты, выкованной отцом, и не взял. Или просто пожалел для нее места в набитом серебром бауле, а возможно, и честь не позволила – не захотел обкрадывать дряхлого родителя, который и так не брал в рот ничего, кроме чёрствого пршута да молодого сыра, запивая их собранной в шапку дождевой водой. Кто теперь знает? Красный металл хоть и ценился, но значительно меньше белого, к которому старик много лет вообще не прикасался.

Да, Здар серебра не любил. И заранее, ещё когда Мраче не окреп, знал, что так и будет: сын, поймав однажды кураж, уйдёт и из кузни и вообще покинет родные земли. Ведь горный ветер, насвистывающий по утрам бодрую песню странствий, не только дарит надежду, но слишком легко бежит к морю, лихо унося с собой вся и всех, добровольно подставляющих ему спину. А уж если бросить ему под крылья пару монет...

...До этого момента для меня всё ещё было игрой. Опасной, но весёлой. От которой приятно щекотало нервы. Но потом я увидел сразу (а в такие моменты бросается в глаза многое сразу) несколько важных вещей. Стеклянный взгляд Толика, который я видел у некоторых ребят на ринге. С такими глазами с тобой не соревнуются. С такими глазами тебя идут убивать. А ещё то, что он смотрит не только на меня, но и на Таньку. Я прошёлся глазами по линии его взгляда и увидел, что она смотрит на него. Нет, не так. Я увидел, как она смотрит на него. Спустя годы я, видевший разные взгляды женщин, могу смело сказать, что именно под таким взглядом идут убивать, когда обожание и вера в тебя в женских глазах образуют гремучую смесь, от которой ты теряешь свой рассудок. Если женщина, конечно, тебе не безразлична.

Может быть, это ложные воспоминания, которые я выдумал себе позднее, зная, чем это всё закончилось. Может быть, всё было не совсем так, но Толик налетел на меня, вовсе не играясь. Я очень ловко закрылся щитом от первых его ударов, но моя левая рука тут же заныла: так неистово колошматил он. Не будь щита, не проломил ли бы он мне голову? Отступив слегка после первой его атаки, я подумал было сразу остановить бой. Сан Сергеич, живущий во мне и по сей день, шепнул тогда: «Это не спорт, Витя. Пёс по нему, придурку!». Сан Сергеич был хорошим тренером и никогда не учил нас умирать ради чьих-то амбиций. Там, где «это не спорт», он учил не лезть на рожон. Но что-то во мне клацнуло тогда. Заело. И это был взгляд Татьяны. Я со всей ясностью понял вдруг, что она хочет, жаждет победы этого дёрганного уродца надо мной. Для него сплела она свой венок. И никто другой, в её понимании, не должен был его получить из её рук. И во мне проснулся тот бес, который на ринге заставлял водить кругами самых сильных противников, пока они не откроются. Именно он, чертяка, сделал из мальчика для битья «парня, подающего надежды». И я принял бой так, как умел я и не умел Толик...

• «Пишу, чтобы не потеряться за исполнительским искусством»
• «Нужно читать как можно больше, и классиков, и современников»
• «Стих начинается со звука»
• «Без тишины ничего не может родиться и зазвучать по-настоящему»
• «Люди, которые болеют за страну, желают ей победы, желают ей долголетия, должны находиться в единстве со своим народом»

Антон Шагин – российский актёр театра и кино, лауреат множества премий, известный широкой публике благодаря ярким ролям в фильмах «Стиляги», «Конёк-Горбунок», «Союз спасения», «Позывной "Пассажир"». Родившись в небольшом городе Кимры, он прошёл путь от ученика ПТУ до востребованного мастера сцены и экрана. Его искренняя вера и любовь к творчеству делают каждую его роль особенной. Помимо успешной артистической карьеры, Антон Шагин пишет стихи, выпустил уже пять сборников. Своим взглядом на поэтическое творчество Антон поделился с читателями журнала «Новая Литература». Беседу ведёт Елена Астахова.

...Я заметил тебя дней за десять до предложения Виктóра. Ты стояла на лестнице общежития Литинститута. Чёрный атласный комбинезончик – вне моды и вне времени. Чёрные прямые волосы. И – белое-белое лицо. Брови, глаза, губы – всё это было уже потом.

Впрочем, вру – и брови, и глаза, и губы мой мужской взгляд заметил сразу. (Оказывается, самцом в этой истории был не только Виктóр.)

Между нами не пробежал огонь. Ни я, ни тем более ты не проронили в тот день – на лестнице – ни слова. Мой взгляд уткнулся в стену лестничного пролёта, когда «закончилась» ты. Твой?.. Подозреваю, что в ту минуту ты просто не заметила меня.

Но с тех пор...

Что?..

С тех пор сердце моё...

Время, отпущенное для произношения банальностей, закончилось. Мне уже не 27. Тебе уже не 21. Лика, невысказанное – это выше лестничных пролётов, куда не раз потом падала моя память, выше четвёртого этажа, куда, возможно, каждую ночь во сне вот уже тридцать один год поднимаюсь я... Это – почти Луна (такая голубая или жёлтая планета, которую до сих пор одновременно могут видеть и твои, и мои глаза). Прошло тридцать лет. Бывала ли ты там? На Луне. Хотя бы однажды. Ведь я предлагал тебе встречаться там.

Мне – 58. Тебе – 52. (Не бойся – на Луне ни у кого не бывает морщин.)...

Хирург Пирожков, после того как почистил возле подъезда пылесос, не смог попасть в свою квартиру. Ключ будто испарился. В который раз он ощупал карманы спортивного костюма, осмотрел всю лестницу от входа до коврика у двери, переворошил палочкой сухие комочки в траве под скамейкой – ключа нигде не было. Он заглянул даже в подвал, но в таинственном мраке раздался омерзительный визг, и через доктора перепрыгнул, царапнув за ухом, злой рок, чёрное пятно на репутации всего дома – кот Омон из тринадцатой квартиры.

«Только этого чёрта здесь не хватало», – подумал Пирожков. Несмотря на молодость, он был немного суеверен. Вспомнив, как мимо него четверть часа назад пробежала болонка, доктор слегка встревожился: ему сегодня встречаются только животные... Где же люди?!.

...Если кто возвращался домой после адского рабочего дня, тот понимает, что есть рай на земле. Говорить ни о чём не хочется, мышцы гудят как высоковольтные провода, тело в невесомости. Тронь нас – выскочит разряд молнии и сразит наповал. Мы идём спокойно и радостно, но наши лица как бы говорят окружающим: не прикасайтесь, высокое напряжение, убьёт. Не хватает лишь черепа с костями. Может быть, моя буква «Ч» на футболке об этом?

В воздухе разливается нега. Встречаются прохожие: гуляют влюблённые парочки, резвятся подростки, город пробуждается от жары. И когда люди спят? Ещё больше интересно, когда они работают? Иногда кажется, что в нашем городе летом люди вообще не работают, а только отдыхают.

Я хорошо отличаю лица живых от мёртвых, вторые в потоке, в котором мы с Лёвой проводники. «Живые» – лица чужие, не свои, они как будто только что из Эдемского сада – веселятся как ангелы, удивляются жизни как дети, в них неистребимая жажда жить. Свои лица из потока – серые, с погасшими глазами, усталые и разочарованные, циничные, непотребные, словно вырезанные из камня. Трезвые в опьянении и пьяные в трезвости. Наши лица. Свои. Те, другие, – как апостолы в Пятидесятницу, когда на них снизошёл дух святой, и они показались мёртвым «пьяными» – такой эффект зазеркалья. Мне тоже иногда кажется, что человек в радости – это ненормальный человек. Разве можно сегодня быть в радости? Радуются и веселятся сегодня святые – люди, не утратившие способность радоваться. О господи, как я завидую этим детям божьим. Хорошей завистью, белой...

Точно выверенным, много раз отрепетированным движением, как всегда, опасаясь сорваться, опершись правой на чёрную до блеска лохматость, восторженно левой, пальцы растопырив, взмахнув, вздёрнув всего себя от кончика скукоженных пальцев до ощетившейся макушки на плечи, а ноги, словно солдат штык, примкнув к голове, ощутив сомнительную устойчивость и дрожащее равновесие, подхватив сзади брошенный глобус и вытянув его вверх в триумфальном порыве, деяние символическое сотворив, в ожидании аплодисментов и через несколько секунд команды распасться, разлететься сверху вниз и в разные стороны, дыхание затаил и, ни аплодисментов, ни команды завершить это всё к чёртовой матери не дождавшись, ощутил, что ноги его не стоят на плечах нижнего, касаясь чудовищной лопоухости, а висят в пустоте, и нет под ним нижнего, и никого от того по сторонам, в его руки вцепившихся и простёртых в стороны над Иваном, на котором эта вся, мать её, масса рук, ног и прочего держится, дрожа и постанывая, и ваще ничего нет, кроме глобуса, который на указательном пальце вращается, грозя то ли улететь, то ли свалиться, улететь в небо, понятно, а свалиться на землю, которых нет, не было и, похоже, не будет, так что на чём сам держится, непонятно, и всё в нём не что иное, как пустота, которой не к чему прислониться, и вдобавок к прочему всему остальному, будто бы мало, майка, шорты, трусы, носки и мягкие тапочки – всё, что было на нём, тщательно приготовленное чьими-то стараниями, всё с него утекло непонятно куда, обнажив его сто шестьдесят семь сантиметров и пятьдесят пять кило вместе с шерстяными местами и тем, что обычно прячется под одеждой, всё сбежало, как молоко, выставив на всеобщее обозрение, на позор унизительный, которых, как оказалось, и быть не может ввиду всеобще и всесторонне окружающей пустоты, чему обрадоваться не успел: ни свет ни заря будильник затявкал пронзительно, издевательски, напоминая – надо вставать и не жравши-не-пивши, толком и не помывшись, бежать на автобус, чтобы поспеть к началу тренировки, которую иные – вольному воля – репетицией называют...